| Начну с самокритики. Неделю назад я написал в своем блоге: мол, история с Алексаняном — это чистая антропология, тут даже Путин не причем! Мне (честное слово) казалось, что судей, оставивших умирающего человека в клетке, просто хватил душевный паралич. Что за семь путинских лет они сами скукожились до такого убогого состояния; и теперь принимают рефлекторные решения без посторонней помощи… А в Кремле (казалось мне) никому дела нет до Алексаняна. Все ж таки это не Ходорковский, который, во-первых, был личный враг нашего королька, а во-вторых — при нем лежало и просилось в новые руки восемнадцать миллиардов долларов… Там все понятно, но здесь-то к чему это прилюдное людоедство? В общем, я полагал, что пыточный суд над Алексаняном — это уже самодеятельность. А вот ни фига, оказалось, не самодеятельность! Один добрый человек поведал мне, как прямо при нем звонили Суркову, хлопотали об изменении меры пресечения… И этот любитель поцитировать философа Ильина оказался в теме по самые ушки. Доводами гуманизма кремлевского визиря грузить | | не стали, обошлось практическими соображениями, и, видать, по результатам разговора идея замучить Алексаняна до смерти в зале суда была признана чересчур затратной. В репутационном отношении, разумеется — какие-никакие, а выборы на носу! Из бойницы махнули белым платочком — и наутро Фемида протерла бельма и разглядела у подсудимого смертельное заболевание, которое два года в упор не видела…
Итак, что же нужно для того, чтобы принять решение о переводе в лечебницу смертельно больного человека? Всего и делов: сухая голодовка Ходорковского, поддержанная голодовками десятка людей на воле, демонстрация в Москве, правозащитные письма, официальные поручительства деятелей литературы и искусства, плюс письмо 23-х членов Европарламента президенту, премьеру и Генеральному прокурору страны… Был, правда, путь попроще: два года назад заглянуть в Уголовный Кодекс, прочесть восемьдесят первую статью и поступить в соответствии с законом, — но мы не ищем простых путей! |