Н. Сафронов: Я всегда очень хотел написать его портрет. При заурядной, на первый взгляд, внешности в нем чувствуется очень сильная харизма. Этот магнетизм Лужкова привлекал и мое воображение. Волевые и умные люди дела производят на меня магическое воздействие. Особенно интересны они в моменты, когда и обстоятельства, и окружающие оборачиваются против них. И тогда на глазах миллионов людей они, не роняя достоинства, вступают в открытое противостояние с превосходящими силами. Этими качествами Юрий Михайлович просто покоряет. Помню, меня потрясло, как держался наш градоначальник в середине 90-х, когда его обвинили в организации заговора с целью самому воцарится на президентском кресле. Человека тривиального такие обстоятельства распластывают. Сильные же люди концентрируются и выдерживают удар. Мэр Москвы человек с настоящим мужским характером.

Н. Сафронов: На заднем плане лужковского портрета я изобразил храм Христа Спасителя. И все же чего-то не хватало в композиционном решении всей работы. И тогда мне почему-то пришла в голову мысль изобразить рядом с Лужковым хрустальный шар, символ совершенства формы и магического предвидения.

Н. Сафронов: Однажды на одном из приемов я подошел к Лужкову, чтобы выразить ему свою солидарность. И Юрий Михайлович представил меня Шанцеву. В конце разговора Валерий Павлинович пригласил зайти к нему в гости. Вскоре встреча была назначена. Я взял одну из своих работ в подарок. Когда мы увиделись, Шанцев спросил: «Тебе, наверное, что-нибудь надо, раз ты пришел ко мне». «Ничего, — ответил я. — Вы так много сделали для моей Москвы, что это лишь маленькая дань уважения к вам». «Ты первый, кто за год ничего не попросил», — произнес он. Прощаясь, я сказал: «Впрочем, есть одна просьба». «Видишь, — оживился Шанцев. — Наконец-то. Говори». «Хотелось бы написать ваш портрет». Валерий Павлинович внимательно посмотрел. «А за портрет что тебе надо?» — «Дружбу». — «Э, брат, самое дорогое просишь, — задумчиво проговорил вице-мэр. — Был у меня один друг, только он предал меня, с тех пор я разочаровался в дружбе». Началась работа над портретом. До меня Шанцев уже позировал другому художнику. Но на том портрете Валерий Павлинович не узнавал себя. Я видел этот портрет. Действительно, классический, по технике безупречный, но сходства очень мало. Мне разрешили бывать на заседаниях, приезжать на дачу, наблюдать Валерия Павлиновича в кругу семьи. Я делал наброски, много набросков, и лишь потом приступил к работе маслом. Шанцева было приятно и интересно писать. У него красивое, мужественное лицо. Как мне показалось, лицо с портретов голландских мастеров 16 века. К тому же у нас появилась какая-то внутренняя связь. Над портретом я работал целый месяц. Когда закончил, позвонил Шанцеву, предложил посмотреть портрет. Валерий Павлинович вскоре приехал. Долго смотрел на портрет. И когда уходил, в дверях сказал: «Что ты просил, у тебя теперь есть».

Н. Сафронов: Я написал портреты внучки Шанцева и сейчас заканчиваю портрет внука. Опять еду в этот гостеприимный дом. Такие лица очень хочется писать. Валерия Павлиновича дома не будет, он собирался на охоту. Честно признаюсь, что этот азарт мне не близок. Сделав наброски, поехал работать в мастерскую, где меня ждал уже начатый портрет президента Туркменистана.

Н. Сафронов: Торжественная церемония открытия выставки началась. В последний момент позвонили председателю Москомимущества Толкачеву, человеку, предельно занятому. И он приехал. Познакомились мы года два назад, когда я покупал квартиру в Брюсовом переулке. Мне нужно было оформить технический этаж под мастерскую, и человек, занимавшийся этим вопросом, не мог его никак решить. Пришлось самому идти на прием. Встретил меня Толкачев сразу тепло и радушно. Оказалось, что он ярый почитатель сюрреализма, обожает Дали и прекрасно знает мои работы. С радостью подписал все необходимые документы и удивился, почему у меня нет своей галереи, как у Шилова, Глазунова и Андрияки. Я был слегка обескуражен таким поворотом дела, стал говорить, что даже не знаю, как к этому вопросу подступиться, что надо ходить по инстанциям, каким-то домоуправлениям. Однако Толкачев меня заверил: все не так страшно, и помещение для галереи он поможет мне отыскать, к тому же я не буду мучиться с бумажной волокитой. Эта встреча меня приятно удивила и порадовала. В Москве все настроено на процветание культуры, а те, кого считают закоренелыми бюрократами, на самом деле оказываются тонкими ценителями искусства, разбирающимися в живописи. Прекрасные симптомы.

Н. Сафронов: Умудрился набрать целый штат помощников. Скоро переедем в большую квартиру, где будет мастерская, разместится весь секретариат. Но пока все толкутся с часу дня в этих двух комнатах. Сам не знаю, зачем мне две секретарши и два арт-директора. Притом что есть еще водитель, которую выполняет работу курьера. В результате все важные и неважные переговоры веду сам, так как они теряют самые нужные номера телефонов, забывают, кому что надо сообщить или передать информацию для меня. Для гостей чая или кофе не допросишься. Сколько бы ни было продуктов в доме, за день сметается все. Приезжаю под утро из мастерской голодный как собака, открываю холодильник — а там шаром покати. Этой ночью мне повезло и в холодильнике удалось отыскать недоеденный батон колбасы. Перекусив и выпив горячего чаю, почувствовал, что раздражение улетучилось. Никого не уволю. Все будет идти, как идет. А я, сытый и довольный, возьму диктофон и продолжу перебирать живые картины моих воспоминаний.

Н. Сафронов: В этот вечер мне надо было побывать на презентации книги «Ностальжи». Секрет успеха«, которую проводила Московская гильдия ресторанов в Музее имени Пушкина, на 10-летии радио »Рокс« в клубе ресторана »Мираж« и на юбилее Нелли Кобзон. Везде начало назначено на 18 часов. Полагая, что успею везде, сначала отправился в Хаммеровский центр поздравить жену легендарного Иосифа Давыдовича с юбилеем и подарить ей портрет супруга. Обычно такие празднества устраивают в »Метрополе«, но на этот раз было приглашено столько народу, что выбрали самый большой зал в Москве, дабы поместить всех гостей. Замечательно, что есть такие счастливые люди, которые могут собрать в один вечер весь московский бомонд. Драматические артисты, политики, эстрадные и телевизионные звезды. Вечер шел своим чередом, звезды сменяли одна другую, все поздравляли Нелли. Мужчины восхищались ее красотой, женщины мужем, благодаря которому эта красота так сохранилась. Концертная программа продолжалась. И вот на сцену вышли Левон Оганезов и Аркадий Арканов. Они были, как всегда, оригинальны и остроумны. И вот под пальцами Оганезова зазвучали первые аккорды гимна Александрова. Зал демонстративно сил, встали только Иосиф Давыдович и Нелли, но остальные продолжали сидеть. Я понимал, что просто не в состоянии встать и стоять, как вбитый в сцену гвоздь, но и сидеть при звуках гимна тоже не мог. Что-то на генетическом уровне царапало меня. И я встал как бы для того, чтобы переговорить со знакомым фотографом, стоявшем неподалеку от нашего стола. Наверное, проявил малодушие. Но все же нашел компромиссное решение. Некоторую неловкость, как это ни забавно, снял Боря Моисеев. Обществу нужны такие люди, которые спокойно могут эпатировать его, как это делает Моисеев, не стесняясь быть самим собой. На этот раз он был в юбке и какой-то прозрачной то ли блузке, то ли рубашке, даже не знаю, как назвать.

Н. Сафронов: Тонино Гуэрра говорил о Феллини, и мне казалось, что он говорит обо мне. Говорит о моей жизни, высказывает мои мысли и отвечает за меня на многие упреки, которые сыплются мне на голову от друзей и близких. Дескать, вокруг тебя собираются чудовищно ничтожные люди, ты тратишь на них время, деньги, они обманывают, пользуются тобой. Пусть так. Но стало приятно, что я такой не один. И Феллини — совсем не плохая компания.

Н. Сафронов: Сегодня в 16:00 у меня запланировала съемка для »Би-Би-Си«. Они делают 45-минутный фильм о нашем президенте и попросили сказать несколько слов, как я понимаю этого человека. Захотели снимать в мастерской во время работы над одним из эскизов к большому портрету Путина. В процессе съемки по ранее сделанным наброскам с президента я начал новый портрет Владимира Владимировича. Работа пошла, и я опомнился, когда часы показывали 9 часов утра. Уже определились журналистские клише о Путине: бывший кэгэбэшник, жесткий, жестокий, исподволь строит тоталитарное государство и все делает неправильно. Образ, который видится мне, с этими штампами не совпадает. Мне и клеймо КГБ не кажется позором. Во время Путина в органы брали наиболее образованных и достойных людей. В Интернете прочел реальную историю, связанную с этим. В молодости Путин не мог не опаздывать, у него никак не получалось приходить куда-либо вовремя. Я очень хорошо его понимаю. Он только начал работать в КГБ и, надо сказать, не скрывал этого. Занятий дзюдо не бросал, но хронически опаздывал. Отвечая на укоризненные взгляды соратников по боевому искусству, он шутя извинялся: работа такая, ночные допросы, расстрелы… В 70-е годы не всякий бы рискнул так шутить. Это открытость осталась в нем и сейчас.

Н. Сафронов: Ко мне пришли японские корреспонденты. Я долго говорил о себе, явно утомив их, после чего сразу последовали конкретные вопросы, зачем рисую представителей власти, портретов Брежнева и Ельцина нет, а Путина нарисовал. Мы, русские, иногда бываем слишком прямолинейны и при этом во всем ищем какой-то глубокий тайный смысл. Иностранцы, изучающие нас, подходят к нас с этой меркой с утроенной силой. Что тут скажешь… Художник меняется, он переживает молодость, которой свойственно заблуждаться, потом зрелость, которая не может не повлиять на взгляды. Что касается Ельцина, так его портрет я просто не успел написать. А для портрета Путина использовал вид из окна кабинета Ельцина. А это было в январе 2000 года. Тогда еще не было известно, кто победит на выборах. Мои предчувствия оправдались.

Н. Сафронов: Меня всегда тянуло в мистику. В свое время даже тесно общался с колдуном Тарасовым. Но мы быстро разошлись. А с Юрием Лонго нас объединила игра. Юра говорит, что он мой астральный щит. Возможно. Во всяком случае, от этой страсти ему удалось меня оградить. Я играл как безумный. Сколько было с собой денег, столько и проигрывал, всегда и много. Везло только в »Метрополе", да и то редко. Выигрыш меня не интересовал, завораживал сам процесс игры. Когда, приехав из Турции, рассказал ему, что проиграл 50 тысяч долларов, он сообщил мне, что художник не должен сжигать себя таким ярким пламенем и что-то наколдовал. И все же иногда мы позволяем зайти ненадолго в казино. Сегодня был именно такой день. Сразу проиграли по 100 долларов и решили поужинать. Я в это время мучился дилеммой, продолжать игру или уйти. В последний момент решил все же сыграть — и отыгрался. Сколько проиграл, столько и выиграл. По нулям. Можно уходить. Астральный-то щит срабатывает.

Н. Сафронов: Сколько упреков слышу в свой адрес за то, что люди на портретах хорошо выглядят: чуть моложе, чуть милее. На самом деле, я не лакирую действительность, просто наблюдаю человека и ловлю выражение лица в наиболее ярком для него проявлении, ищу наиболее выгодный ракурс. Мы привыкли не уважать и не любить свою власть, это уже стало традицией. Не думаю, что она хороша. Я был в Азербайджане, и там первый тост на любом застолье произносят за первое лицо государства, очень искренне. Люди необычайно уважают президента, уважают свой выбор и самих себя. Ведут себя достойно. И я сейчас хочу гордиться своей страной и своим президентом. Глядя на портрет, людям должно быть приятно, что их представляет умный и привлекательный внешне человек.

Н. Сафронов: Возможно, если эта книга вызовет интерес у читателей, я еще поведаю о своих встречах с ними и другими нашими замечательными современниками. Богатство страны в ее людях. Думаю, что положительные примеры заразительны. О них надо рассказывать. И возможно, кому-то это поможет интереснее выстраивать свою жизнь. Я не прощаюсь, я говорю до встречи, мои друзья и читатели.