— Ну, вот, а теперь, как говорится, снова здравствуйте, мы в прямом эфире и начнем, пожалуй, со звонка. Рискнем. Алло. Вы в эфире, говорите.

 — Але.

 — Да, да, да.

 — Ругань

 — Отлично начался эфир! Замечательно. Ну, вот — я, собственно, по дороге туда, куда сказали, все-таки, успею обсудить несколько тем, представляющих некоторый интерес. По крайней мере, мне интересно, я думаю, что, может, какому-то количеству людей тоже. Ну, вот например, вчерашнее: Ольга Романова, бывшая телеведущая «REN TV», напечатала в журнале “The New Times” колонку «Про глупость и жадность», которая была посвящена Алексею Мардашеву — это владелец «Северстали». После этого мужа Оли, финансиста Алексея Козлова, вызвал его партнер по бизнесу Владимир Слуцкер и сказал (цитирую): «Либо ты разводишься со своей женой, либо выходишь из нашего партнерства, потому что ты меня подставляешь по политической линии». Конец цитаты. Это все в пересказе Оли Романовой, других комментариев не поступало. Тут самое время заметить, что Слуцкер этот по совместительству с занятиями вот этим крупным бизнесом является сенатором и, вы будете смеяться, членом Общественной палаты. Муж Романовой оказался человеком со вкусом, решил развестись не с Романовой, а со Слуцкером. И пришел на годовое собрание акционеров, чтобы объявить о своем выходе из бизнеса. Но сделать этого не успел: туда же пришли бойцы из УБОПа, (Управления по борьбе с экономической преступностью) и Козлова задержали. Почему он так вовремя оказался преступником, пока неизвестно, но то, что так гораздо дешевле делить имущество, — тут я с сенатором Слуцкером совершенно согласен. Я не знаю, почему сенатор так нервно среагировал на статью о Мардашеве, на какие общие воспоминания его навела эта статья (общие воспоминания Слуцкера с Мардашевым, я имею в виду), но произошедшее сильно напоминает содержание двух иностранных слов, а именно: шантаж и коррупция. Оба понятия уголовно наказуемы. Вообще, если отвлечься от частностей, в этой истории замечательно проступает вся схема сегодняшней политической и деловой жизни. Сенатор-бизнесмен боится раздражить власть партнерством с мужем оппозиционной журналистки. Это первая часть Марлезонского балета. Вторая часть: выбросив партнера из бизнеса, он насылает на него УБОП, чтоб заодно выиграть по бабкам, раз уж так получилось. Красиво, правда? Вот такая очень стройная история, она мне понравилась. А то, что этот господин еще и член Общественной палаты — это такая уже розочка сверху на этом мороженом. Наташа, Вы готовы? Правая рука напряжена? Вводим радиослушателя. Алло. Здравствуйте, Вы в эфире. Ой, меня не послали. Просто ничего не сказали. Давай еще разок попробуем. Давай. Алло.

 — Ругань

 — О, слушайте, что такое? вроде бы не весна, а лето. Обострение должно было пройти. Ладно, безопаснее иметь дело с пейджером. «Доцеловались с Чавесом, — пишут мне, — в новостях по «Эху» передали, что этот Уго назвал нас братьями, то есть индейцами. Доцеловались» — Иван из Подмосковья. Иван, да ведь тут не в том, что плохо, что с индейцами, индейцу я согласен быть братом, а вот плоховато быть братом человеку, который руководит страной таким образом, каким руководит Уго Чавес, и делает то, что он делает. Вот это, действительно, понеприятней. Хотя, должен сказать, Чавесу у нас понравилось, он, выходя из Думы, сказал: «Весело у вас тут». Ему там и Жириновский водку дарил, и, значит, Черепков — портреты… В общем, ему у нас понравилось, а вот забавно, что мы с этим Чавесом официально-то встречаться не стали, то есть выступить в Думе ему перед встречей на ранчо у Буша как-то не позволили. То есть мы симпатизируем этому, значит, индейцу, но нам неловко. Вот то, что симпатизируем — с моей точки зрения, стыдновато, а то, что еще неловко — это такое положительное явление. Наташа, Бог троицу любит — посмотрим, куда теперь меня пошлют. Давай, давай, радиослушатель. Алло, здравствуйте!

 — Здравствуйте, Виктор Анатольевич.

 — Здравствуйте.

 — Это Вас беспокоит Артем из Самары.

 — Очень приятно.

 — Я хотел передать Вам свое восхищение, Вы прелесть, Вы чудо. И меня выводят вот эти звонки…

 — Не обращайте внимания, ну больные, больные…

 — Да я пытался, но, я не знаю где они рождаются…

 — Они рождаются здесь же, где мы с Вами. Есть ли вопрос ко мне?

 — Нет, вот по поводу этого Слуцкера — это вообще какое-то чудовище, и по поводу этих историй, когда он там был: сам он говорил одно по поводу (неразборчиво), приехал сюда — все обгадил. Короче, как (неразборчиво) неблагодарный поступил самым настоящим образом.

 — Понятно. Спасибо большое, я, честно говоря, кроме вот этой истории ничего про этого Слуцкера не знал, ну, теперь начну, конечно, послеживать, потому что, знаете, господин оказался патентованный. Вот, давайте, пока второй сюжетик расскажу, который меня заинтересовал. Знаете, бывает интересно сопоставлять факты; собственно, вся моя программа — это сопоставление фактов, и вот они, каждый сам по себе, бывают выразительны, но вместе — бывают просто фантастически выразительны! Вот, например, вроде бы не имеющие друг к другу отношения две новости минувшей недели. Первое: число долларовых миллионеров в России за последний год увеличилось на 15% и достигло примерно 119 000 человек. При этом большинство экспертов считают статистику заниженной, ибо до 40% российского бизнеса находится «в тени». Это первый факт. Ну, в общем приятный, — не про тень я говорю, а про количество миллионеров, потому что, логически рассуждая, количество долларовых миллионеров в стране должно как-то отражаться на бюджетниках этой страны, потому что миллионеры платят налоги, ну, и так далее… А вот второе сообщение важного чина Минобороны: в прошлом году около 200 000 призывников получили освобождение от военной службы из-за недоедания и низкой массы тела. Для сравнения: в 2000-м из-за нехватки веса было освобождено 50 000 призывников. То есть за время путинского благолепия в четыре раза выросло количество призывников с дистрофией. Понимаете? То есть: при стремительном умножении числа миллионеров при Путине растет и число дистрофиков. Вот это мне показалось в каком-то смысле картиной нынешнего экономического процветания в России. Ее показатели так же правдивы и осмысленны как средняя температура по больнице, понимаете? Группа руководящих чекистов хапнула новое нефтяное месторождение, шахтерам выдали в тормозок по дополнительному кружку колбасы, а еще сотни тысяч россиян стали бомжами. В сумме получается экономический рост. На этот счет, между прочим, в науке есть такое важное понятие, как децильный коэффициент — сам-то я не знал, мне рассказали умные люди — это соотношение между 10% самых бедных и 10% самых богатых людей в стране, соотношение между их доходами. Так вот, в скандинавских странах этот коэффициент около 4, в США около 8, а у нас — далеко за 20. Вот такая печальная история при огромном росте миллионеров. Давайте еще звонок. Алло, говорите.

 — Здравствуйте, это вот на программу товарища Шендеровича?

 — Товарища Шендеровича. Да. Выключите радио, выключите.

 — Я Вам первый раз звоню в жизни.

 — Выключайте радио, и Вас будет слышно. Давайте.

 — Хорошо. Вы знаете, я бы попросил Вас поднять … ой, нет, не готов, не готов, извините.

 — Ну, ничего, ничего, в другой раз. «Виктор, — пишет Наталья, — извините за русское народное хамство». Наталья, да я — понимаете, я уже говорил тысячу раз про это — никакого народа нет, это отдельные уроды прорвались. Просто бывает, что уроды прорываются впереди приличных людей, даже, кстати, так довольно часто бывает, и не только в радиоэфире . Так, «Виктор, когда повтор…» — это не ко мне. «А почему Калинин, директор ВСИН, ушедший в отставку еще в ноябре, до сих пор на месте?». Не знаю, не знаю, это любопытно. «Почему не блокируете любителей посылать?» — спрашивает Макс. Вот для блокировки любителей называть специально сейчас телефончик я прочту. Значит, телефон такой: 363-36-59. Это телефон с определителем, и те, кто будут посылать, будут взаимно посланы. Ура! Давайте еще звонок. Алло. Пробуем еще раз. Алло.

 — Алло.

 — Да-да!

 — Добрый вечер.

 — Здравствуйте.

 — Добрый вечер, Виктор, это Владимир, город Тверь.

 — Очень приятно.

 — Я бы хотел узнать Ваше мнение вот по поводу, скажем, Березовского. Шпионский скандал и так далее. Вот у меня как бы возникает две версии: уважаемый чиновник высочайшего ранга, обладающий высочайшими…

 — Да-да. Чуть быстрее.

 — … государства, он (неразборчиво) в Лондоне, просит, ну, политического убежища.

 — Так, нет, простите, пожалуйста. Вы начали пересказывать довольно длинную историю, я боюсь, что мы не успеем до конца эфира ее выслушать. Мы ее более-менее знаем, эту историю. Мое отношение к Березовскому довольно простое: был такой персонаж в русской истории — Азеф. Для тех, кто в курсе, этим словом и будет все сказано. Я неоднократно уже отмечал — не я один — что, что бы ни говорил Березовский, но то, что он делает, объективно, оказывается чрезвычайно на руку Кремлю, чрезвычайно. Когда он вдруг заявляет, что он спонсирует «Другую Россию», для всякого человека, знакомого просто с логикой, (возникает вопрос): если человек действительно борется с Кремлем и тайно — предположим — спонсирует «Другую Россию», зачем ему об этом объявлять? Он не может не понимать, что это дискредитирует «Другую Россию». Тем не менее, он об этом говорит, и как раз в самый разгар, перед каким-нибудь мероприятием. Не знаю, вольно или невольно (подозреваю, что вполне осмысленно) Березовский очень точно работает в интересах Кремля. Насколько, повторяю, эти вещи согласованы, насколько это договорные отношения, а насколько стороны просто понимают друг друга без слов, гадать не могу, я не Глоба, я, так сказать, вглубь не вижу. Так, меня спрашивают (по пейджеру)… Меня говорят, что за Поткина порвут. А за Белова? Их там двое, давайте за обоих тогда: и за Белова, и за Поткина, два раза порвите. Давайте звонок, пожалуйста. Алло.

 — Алло, здравствуйте.

 — Да, здравствуйте.

 — Это звонит Егор из Москвы.

 — Очень приятно.

 — Мне 14 лет, но я интересуюсь политикой.

 — Да.

 — Но я бы хотел узнать: вот уже в прошлой программе задавали такой вопрос: как Вы относитесь к Гайдару, то, что две недели назад он говорил в программе Евгении Альбац.

 — Да, Вы знаете, грустная довольно история, честно говоря, грустная. Я не могу объяснить это… Я могу объяснить это двумя версиями, я не знаю, какая из них верная. Скажу одну, которая кажется мне самой очевидной: человек выглядит запуганным, человек выглядит — повторяю — запуганным. Я глубоко уважаю Егора Тимуровича за многое, что он сделал, я с огромным интересом читал его книжку. Он огромный человек, замечательный, с моей точки зрения. Но речь у Альбац — это была речь — с моей точки зрения — запуганного человека. Никаких других подробностей я, к сожалению, а может быть, к счастью для себя, не знаю.
Вот мне пишет, еще до нашего сегодняшнего эфира, на сайте, Андрей, научный сотрудник: «Господин Шендерович, прерывать телефонного собеседника, используя имеющуюся в студии кнопку, то же самое, что, сделав дуэльный выстрел, отнять пистолет у соперника». Андрей, у нас не дуэль, а эфир, в котором кроме меня участвуют сотни тысяч радиослушателей. Если радиослушатель не может внятно сформулировать, скажем, свою позицию или просто хамит, то давать ему это делать дальше — просто неуважение к остальным. Георгий, юрист, спрашивает: «Виктор, в прошлой передаче Вы сказали, что выступаете на «Эхо» бесплатно. Тогда на какие деньги Вы живете?» — спрашивает Георгий. Георгий, Вы не из налоговой юрист? Потому что тогда Ваш интерес к моим заработкам был бы, в общем, вполне понятен и приличен. Если Вы не из налоговой, а просто беспокоитесь за мое благосостояние, спешу Вас успокоить: я вполне пристойно зарабатываю, много и успешно работаю: на радио «Свобода», в журнале «New Times», в Интернет-издании «Ej», издаю книжки — в общем, у меня все хорошо. Если, конечно, не отвлекаться на состояние дел в России. Давайте еще звоночек. Алло, Вы в эфире. Здравствуйте.

 — Алло, здравствуйте.

 — Да-да-да, здравствуйте.

 — Это Антонина из деревни Заозерье.

 — Очень приятно.

 — У меня такой вопрос к Вам: вот в последнее время начались вот эти жуткие разоблачения: один признался, что его пытались завербовать, теперь второй появился… Вот меня интересует, с какой это целью они появляются и начинают разоблачаться?

 — Я не знаю, это случай конкретный, и… да, я знаю, понимаю, Антонина, о чем Вы говорите, но случаи бывают самые разные. Есть такие средневековые случаи, когда люди сами оговаривали себя и, значит, утверждали, что они ведьмы и беседовали с сатаной, и они добивались своего — их сжигали. Бывают такие случаи, но они довольно редки. Я думаю, что мы имеем дело с каким-то другим случаем. Но в точности утверждать не могу. Меня спрашивают… Вот, очень важный вопрос от Александра Проторчина из Самары, он спрашивает: «Не кажется ли Вам, что происходящее сейчас в России выросло из 93-го года? Не одного ли порядка расстрел из танков парламента и уничтожение институтов правового государства и гражданского общества, и несут ли за нынешнюю ситуацию ответственность в том числе те, кто сейчас ходит на марши несогласных, а 14 лет назад вопил в поддержку Ельцина?» Ну, значит, оставляя в покое слово «вопил»… Хотя и вопили, да. Ваш покорный слуга не вопил, но, скажем, поддерживал. Во многом — не в расстреле Белого дома. Но это очень важный вопрос и такой сложный, и без честного ответа на него, мы, думаю, не сдвинемся вперед. Понимаете, расстрел парламента — это полуправда, которая бывает опасней прямой лжи. К этому времени, это был давно уже не парламент, к 3-4 октября… Понимаете, Александр, в парламенте не бывает складов оружия, из парламента не стреляют по людям снайперы, из парламента не выезжают грузовики на захват телевидения, лидеры парламента не вызывают авиацию бомбить Кремль. А это все было, напомню, до 3 октября, и первая кровь в Москве была пролита группой полковника Терехова во время попытки захвата штаба СНГ, 26 сентября это было. А потом был расстрел у мэрии воронежских милиционеров-пареньков. Все это было до 3-4 октября и мило забылось, — остался только «расстрел парламента». Я уж не говорю о том, что было бы после 4 октября, если бы верх взяли все эти хазбулатовы и макашовы. За что мы платим сегодня такую тяжелую плату? Я думаю, что мы платим ее не за 93-й год, а в каком-то смысле, Александр, за 92-й год. То есть за год, когда мы после победы над коммунизмом, после разрушения тоталитарного государства и победы демократии — что я говорю без всякой иронии — победы некоторых демократических идеалов, некоторого демократического тренда, как сейчас говорят, — мы расслабились, мы решили, что мы сделали свое дело, отстояв у Белого дома и поддержав Ельцина, и что дальше-то оно пойдет как-то само. Должен сказать, что я тоже был в таком расслабленном состоянии, пока уже в 92-м — начале 93-го мы не начали замечать, что, собственно, никуда этот дракон не делся, он как-то, как всегда, появился с новой физиономией, как в сказке, и что мы, в общем, живем примерно в том же, и это приобретает очень опасные гнилые формы. И очень скоро, разумеется, рядом с Ельциным оказались не академик Сахаров, к тому времени уже умерший, не демократы, не Афанасьев, не Рыжов Юрий Алексеевич, не честные, образованные и совестливые люди, а оказались возле него всевозможные сосковцы и коржаковы. Ну, и поэтому то, что случилось потом, включая расстрел парламента и дальнейший путь к чеченской войне, и усиление вместо интеллектуалов, силовиков, и попытка решить многие вопросы — если не все вопросы — таким путем — все это прямиком привело нас к 99-му — 2000-му году, то есть к дискредитации демократии, потому что все, что делалось в 93-м году, в 94-м с Чечней, да, в 96-м — все это делалось именем демократии. Поэтому к концу века слово «демократия» осточертело россиянам, тошнить стало от тех людей, которые, называя себя демократами, воровали и врали, врали и воровали. Это и привело ко всеобщему вздоху облегчения при появлении неизвестного никому человека, но другого, нового, с новой лексикой, «государственнической» лексикой… Вот за что мы платим такую цену. Мы платим цену за собственное расслабление, как мне кажется,. Это урок на будущее. Расслабляться не надо. Надеюсь, что это урок на ближайшее будущее в том смысле, что, когда все это накроется, — не окончательно, но не менее ржавым тазом — когда все это накроется, и мы выбредем снова на какую-то дорожку, снова по пути к нормальным демократическим ценностям, я думаю, что второй раз мы не допустим этой ошибки и не расслабимся на второй день после собственной победы. Вот с этим связана моя надежда. Давайте послушаем еще один звоночек. Алло. Вы в эфире.

 — Здравствуйте.

 — Здравствуйте.

 — Мне очень нравится Ваша передача.

 — Спасибо.

 — Я хотел бы задать Вам такой вопрос.

 — Давайте.

 — Как Вы относитесь к тому, что сейчас вот марши несогласных и так далее… И собрались такие личности, как Каспаров, который, ну, умный, мужественный человек, я так его позиционирую, Касьянов…

 — Ну, понятно…

 — … с ними вместе Лимонов, ну, как-то в одной куче…

 — Понятно, понятно, можно не перечислять, потому что дальше там много чего… Вопрос понятен. Много раз на него отвечал, но это, действительно, то, что болит по-настоящему. Почему они вместе? В политике — давайте начнем с нескольких простых вещей — в политике выбор не между хорошим и плохим, не между добром и злом, а между злом абсолютным и злом относительным. Между лучшим и худшим. Да? В этом смысле очень важно, что объединило этих людей. И вот почему я хожу на эти самые «марши несогласных». Я хожу в поддержку того, что объединяет этих людей. Объединяет их, тысячу раз говорено, требование возвращения нормальных демократических процедур. В этом смысле, мне совершенно безразлично… мне, значит, детей не крестить с господином Лимоновым… Если Лимонов требует не «Сталин-Берия-ГУЛАГ», если он требует возвращения демократических процедур, — замечательно, я поддерживаю Лимонова! Знаете, мне когда-то моя мама говорила, когда я «Куклы» писал и что-то критиковал, она мне говорила: «Ты говоришь то же самое, что говорит Зюганов!». Со страданием в голосе говорила это мне моя мама. Ну, что я могу поделать? Ну, если Зюганов говорит, что трижды три — девять, я вынужден согласиться с господином Зюгановым! Ну, мне неприятно, что это говорит он, а не, там, Гайдар, допустим. Ну, если говорит Зюганов — то Зюганов, значит, я соглашусь с Зюгановым. Значит, если Лимонов говорит, что нужно вернуть демократические процедуры, требует свободы слова и честных выборов — я вместе с Лимоновым. Когда он будет кричать: «Сталин-Берия-ГУЛАГ», я не буду вместе с ним этого кричать, вот и все. Давайте еще вопрос какой-нибудь. Алло.

 — Але.

 — Да-да-да-да.

 — Меня зовут Владимир Данилович, мне девятый десяток уже…

 — Ого…

 — Я очень благодарю Вас за Ваши передачи и хочу сказать, что никто Вас не посылает, он просто объявляет, куда он пошел.

 — А-а-а! Да-да-да! Возможно, возможно…

 — Понимаете, он хочет, чтобы все знали, куда он пошел.

 — Спасибо Вам большое за эту версию, я ею буду утешаться, сегодня ночью буду лежать и думать, что это он пошел, а не я. Нет, в любом случае, Вы знаете, куда бы он ни пошел, я Вам скажу так, я пойду в другом направлении, это точно. Ну, направлений много, мы можем разойтись по интересам. Так, спрашивают… Вы знаете, я из Интернета, значит, не буду зачитывать ни добрые слова, ни хамство, только по смыслу. Вот, предполагают, что, значит, то, что Гайдар говорил в эфире у Альбац, связано с угрозами его дочери Марии. Я не исключаю этого, — я не могу этого утверждать, разумеется, но я просто не исключаю, прекрасно понимая, с какими, с позволения сказать, оппонентами мы имеем дело. «Виктор, — спрашивает у меня Дмитрий, — простите за банальный вопрос: видите ли Вы свет в конце тоннеля?» Разумеется, поскольку тоннель бесконечный. Если бы Вы меня спросили, верю ли я в победу в 2008-м году Буковского, я бы сказал «нет», видимо. Если бы Вы меня спросили, верю ли я, что в 12-м году мы проснемся где-то среди английских газонов и швейцарского пейзажа… Нет, не проснемся. Не проснемся. Если же говорить о том, есть ли у России исторический шанс не стать Туркменией, Белоруссией, Венесуэлой, — есть такой исторический шанс! Мы для этого достаточно развиты интеллектуально. Так, так… «В 91-м году победила вторая еврейская революция». Да, я, видимо… и на будущие программы… я накладываю мораторий на эту тему, — я думаю, что все, кто хотели сказать что-либо на эту тему, уже сказали. Со всех сторон. «Мало нормальных людей в России, это трагедия для страны» — Борис их Подмосковья. Борис, не согласен! Нормальных, думаю, довольно много. Нормальных много, вменяемых много, образованных много. Мы чрезвычайно разобщены как общество. Мы все по отдельности, мы не можем консолидироваться, мы не можем собраться. У нас не работают, не отработаны механизмы общественной жизни. Я не думаю, что мы поодиночке хуже англичан. Не думаю, что мы менее одарены и так далее. Менее честны… не думаю, по одиночке… Я думаю, что мы просто не можем собрать тот механизм, который собрали они. Ну, вот. И еще один вопросик. «Скажите, — спрашивает Николай Горелов, — как Вы относитесь к Караулову и его программе «Момент истины»? Он тоже много говорит о бардаке в нашей стране, но при этом положительно относится к гаранту Конституции». Ну, Николай, если бы Караулов отрицательно относился к гаранту Конституции, он бы не вел на телевидении ни «Момент истины», ни какую-либо другую передачу. Что же до отношения к этому персонажу… Знаете, бабелевский Мендель Крик слыл, если помните, среди биндюжников грубияном. Так вот, Караулов слывет человеком нечистоплотным даже на нашем, в общем, не очень стерильном телевидении. Правда, с тех пор, как он начал свой трудовой путь в журналистике, пейзаж, в общем, как-то разнообразился и горизонты расширились. Вот об этом — прощальная виньетка.