Публицистика

Цитата как предупреждение

На вчерашних Общественных слушаниях по Болотной площади из уст блестящей пианистки Полины Осетинской прозвучал афоризм, в считанные часы ветром пронесшийся по интернету: «Когда право становится бесправием, сопротивление становится долгом».

Я тоже успел «перепостить» его с ироническим комментарием: «Какой-то Древний Рим…».

Рим Римом, но вообще-то я полагал, что если у этой мысли есть первоисточник, то он обитает где-то в районе Томаса Джефферсона… Все оказалось гораздо поучительнее.

ru.wikipedia.orgФраза, как выясняется, принадлежит Ульрике Майнхоф, западногерманской террористке-левачке. И это — хороший повод поскрести в затылке по обе стороны баррикад.

Потому что уровень государственного насилия и социальной несправедливости в сегодняшней России, разумеется, совершенно несравним с западногерманскими образцами сорокалетней давности.

Как несравнимы и традиции — как терпения, так и насилия, когда это терпение кончается…

И если ответное насилие случится здесь, парочкой леворадикальных группировок Россия не отделается.

Право в путинской России уже давно и прочно стало бесправием, и власть твердой рукой ведет Россию к взрыву. Она держит в СИЗО граждан, вышедших на мирный разрешенный митинг, она прессует Навального, который, замечу, не призывал сограждан взрывать топ-менеджмент Газпрома и ЛУКОЙЛа, а требовал — всего-то! — честного пересчета голосов на выборах и наказания коррупционеров по закону.

Власть привычно и традиционно закручивает гайки, и традиционно же дождется какого-нибудь левака (или «правака», неважно) — без Йельского университета и со съехавшей крышей. Не жулика Жирика и не эгоцентрика Эдичку — «настоящего буйного», по Высоцкому…

Ульрика Майнхоф, кстати, тоже начинала с публицистики.

Будущее неизвестно, но его архетипы разбросаны по прошлому. Не бином Ньютона — довольно простые повторяющиеся механизмы истории. Довольно яркие красные предупреждающие лампочки мигают примерно в тех же местах.

Через пару лет после презрительного «пускай едят пирожные» случается гильотина. Или через двадцать лет, и не гильотина, а румынский расстрел без суда, или через сорок лет, и не расстрел, а ливийский разрыв вручную на куски… — но это уже подробности.

Когда мысль левачки, впоследствии убийцы, о нравственной обязанности выхода за легальное поле становится актуальной для широких масс интеллигенции — это тоже очень ярко горящая красная лампочка! И если в нашей, прости господи, политической элите остался хоть кто-нибудь вменяемый и не совсем слепой…

Впрочем, о чем я.