Публицистика

Птичку жалко

Эта птичка, по-латыни называемая Himantopus himantopus, обитает неподалеку от крокодиловой пасти, в которой и кормится, к обоюдному удовольствию.

Потому что, с одной стороны, в крокодиловых зубах застревает полно жратвы… — да, собственно, и с другой стороны застревает не меньше!

Жратвы там полно со всех сторон. И все это круглосуточно гниет и производит смрадный запах, а кругом люди, и крокодилу до зарезу нужен кто-нибудь эдакий… в гигиенических целях, для связей с общественностью.

Чтобы не так пахло на весь мир.

А в идеале, если повезет, — чтобы вообще закосить под человека. Потому что однажды могут и пустить на сандалии, прецеденты были.

На сандалии крокодилу идти не хочется, но изменить собственным привычкам он уже не может. Поздно пить боржоми: он очень немолодой крокодил классической закалки — холодная голова, цепкие лапы… ну вы помните. Короче, что выросло, то выросло, из пасти пахнет сильно, и с этим имиджем надо что-то делать.

А тут как раз птичка на подхвате, и не одна, а очень много птичек — мирных, прелестных, либерально ориентированных, иногда даже и всенародно любимых. Никакой любви к старой рептилии они не испытывают и промеж себя называют его не иначе как ящером и ошибкой эволюции, — но голод не тетка, а в зубах у ошибки эволюции по традиции застревают такие куски, что мама, не горюй.

А у птички дети.

И птичка, преодолевая когнитивный диссонанс, начинает рассуждать так: ну кому будет хуже, если я немного постолуюсь возле этой твари? Я же не виновата, что мир устроен именно так, а не иначе! Я не возьму, другие налетят, и будет еще хуже (потому что другие — это всегда хуже).

А я поем и от полноты сил спою, — а я хорошо пою, и отлично танцую, и зашибись дирижирую! А вы бы видели, как я руковожу учреждениями культуры и научными институтами! А сколько пользы, поблизости от этого крокодила, я принесу в общественном плане!

Да, решает птичка, холодея от гражданского мужества: я сяду ему на башку и чирикну прямо в ухо о необходимости коренной либерализации. Вдруг он, гадина, разрыдается и перестанет жрать нас всех живьем? Или существенно снизит норму. В крайнем случае, моя совесть чиста — я же чирикнула!

Не съест же он меня за это, я же системная птичка! И кто ему еще так почистит зубы перед саммитом?

Да, решает птичка, только эволюционный путь, никаких потрясений! Еще неизвестно, кто вынырнет из нашей мутной воды на смену этому. А с этим вроде и контакт наладился, такая удача…

Нет, надо проявить такт и героическое терпение, и растить исподтишка очередное свободное поколение, питаясь возле этого ископаемого, — а однажды, глядишь, и вымрет кормилец самостоятельно. Не вечный же он, в конце концов!

А нравы тем временем как-нибудь сами собой смягчатся, потомки еще спасибо скажут…

Так рассуждает психически изломанная юная птичка — а бывалая птичка по соседству, обслуживающая восемнадцатую рептилию, давно задолбила свои когнитивные диссонансы и просто хавает в очередной начальственной пасти, не приходя в сознание, и никуда не летает, и ничего не чирикает, и сама все больше напоминает крокодила.

А крокодил в свободное от дарвинизма время слушает все эти птичьи песни о либерализации — некоторые из которых сочинил сам, от скуки, в печальные часы несварения желудка. Слушает и думает: как же я вас всех сделал, мелочь пернатая, властители дум!

И в эти минуты улыбка невольно приоткрывает его крепкие зубы, которые уже не вычистишь никаким персоналом.