Публицистика

Текущие границы бесстрашия

Примерно с год назад мне назначил рандеву менеджер одной прогрессивной и популярной радиостанции. Они там задумали сделать сатирическую программу. Что-то вроде «Кукол», только в радиоформате… Что-то бесстрашное, очень острое и, следственно, рейтинговое.

Я поинтересовался границами бесстрашия. Выяснилось: полный карт-бланш! Гуляй по буфету, бей посуду… Только, сказал менеджер, сладкую парочку нашу не трогай, а так — на здоровье!.. Мандельштам гениально называл поэзию — «ворованным воздухом». А за разрешенные стихи предлагал сечь, ибо мало что есть на свете более омерзительное, чем разрешенные стихи. Либо дыши полной грудью по праву божественного происхождения, либо хотя бы не симулируй свободу…

Журналистика предполагает компромисс — ту или другую его меру. Это досадно, иногда пошло, но по крайней мере выполнимо… Сатира же — всегда поэзия, тот самый ворованный воздух! Разрешение на сатиру впрыскивает в кровь парафин — это немедленная смерть жанра. Это не просто стыдно — это НЕВОЗМОЖНО.

Трусливый несовершенен в любви, утверждает восточная мудрость. Таки да. Страх сковывает душу — какая уж тут любовь! Осеменение украдкой… Невозможно шутить, заглядывая в глаза начальству, согласованная шутка заведомо слаба. Свифту, острящему по королевской отмашке, лучше не родиться на свет…

Все это, без лишних метафор, я объяснил менеджменту прогрессивной радиостанции, и мы разошлись по своим делам. Но текущие границы дозволенного в ту пору бесстрашия я для себя зафиксировал: «сладкая парочка», стало быть.

И вот неделю назад позвали в прямой эфир популярной радиостанции федерального формата. Поговорить со всей удали о текущем моменте. Я еще, помнится, спросил: чего вдруг? Никто не умер? Да что вы, говорят, мы вас давно любим…

Отлично, говорю. Стало быть, прямой эфир? Отлично. Засек я время и сел ждать в уголку, посвистывая для разминки ювеналовым бичом, — чисто чтобы рука не затекла.

За два дня до эфира звонит снова редактор: да, чуть не забыл… наш главный хотел попросить вас — вы этих троих только особо не трогайте. А в остальном — полный карт-бланш!

Я уже и трубку отжал, и ювеналов бич на гвоздик повесил до лучших времен, и только через минуту до меня дошло: ТРОИХ! Я перезвонил: а кто у вас третий, спрашиваю?

Собянин.

Собянин, третьим будешь?

А зато про Лужкова теперь шутить можно. Диалектика, блин… О, константа этих вечнотекущих границ бесстрашия! Нельзя плохо про Троцкого, можно плохо про Троцкого, нужно плохо про Троцкого… А Бухарин — любимец партии, про него плохо нельзя… Нет, уже можно. Нет, уже нужно! А нельзя плохо про Гитлера. Еще буквально пару лет перед войной. А потом сразу нужно, очень нужно очень плохо про Гитлера! Но — поглядывая на всякий случай в сводки Информбюро. Потому что если Гитлер вдруг победит, придет время перепрофилировать Кукрыниксов на Сталина…

Скучно-то как.

Давайте воровать воздух, граждане!

Давайте дышать полной грудью, не спрашивая разрешения властей. Эдак явочным порядком: вдох, выдох… Глядишь, и выживем, и самоуважения накопим.

Дети же смотрят.