Публицистика

Памяти Якова Ароновича Костюковского

Он умер сегодня, на 90-м году жизни…

На улице Костюковского не узнавали — да и откуда было народу знать в лицо соавтора диалогов, которые учит наизусть уже пятое поколение россиян?

Он был слишком мудрым, чтобы огорчаться этой безымянности.

«С меня довольно // Сего сознанья»? — очень может быть, что и так.

«Молодых — в эндшпиль!» — говорят шахматисты. Там, ближе к концу партии, выясняется истинная глубина понимания, там виден уровень игрока, склонившегося над доской. Ближе к жизненному эншпилю каждый приобретает свои окончательные черты. Здесь — никого не обмануть. Тут уже не антропология, не гены папы-мамы, а собственное лицо человека, выработанное жизнью: его страсти, его ум, его благородство и лукавство; его репутация.

«Время — честный человек» — сказано у Бомарше.

Когда мы познакомились, Якову Ароновичу было уже под восемьдесят, и он был — красив. Глаза, светлые от природы, светились еще и красотой прожитого. Так светится морская вода под солнцем, когда осядет всякая дрянь, загрязняющая ее. Ладный, маленький, доброжелательный. Скромный. Невозможно было представить себе Костюковского, рассказывающего пионерам о своей жизни.

А рассказать было что! И фронтовые годы, и легендарные друзья… Напутствие Евгения Петрова, доброжелательное внимание Зощенко, дружба с Олешей, уроки Эмиля Кроткого… Но зачем это пионерам? А для нынешних все это вообще — каменный век.

Эпоха.

Банально, но она уходит каждый день.

Учителей он пережил чуть ли не на полвека, да и ровесников уже почти не оставалось…

В марте прошлого года мы встретились на посмертном юбилее Григория Горина, в театре Эстрады, и Яков Аронович предупредил:

— Виктор, я вам сейчас скажу слова, которые мне почти некому сказать.

И после паузы произнес:

— Я рад вас видеть.

Его юмор, как и полагается юмору мудреца, был замешан на горечи самой высокой пробы. Ему давно — да никогда, собственно! — было нечего делать там, где смешат в лоб, заходя со стороны задницы.

Все-таки Евгений Петров и Евгений Петросян — это не одно и то же.

Он унес с собой свою мерку смешного, боец веселого невидимого фронта… Но однажды я видел своими глазами (и имел счастье рассказать об этом Якову Ароновичу), что такое настоящая слава народная.

Дело было в московском артистическом клубе, в начале двадцать первого века. В полумраке над стойкой работал телевизор – без звука, как часть дизайна и осветительный прибор. И началась в том телевизоре — «Кавказская пленница».

Костюковским, собственно говоря, и написанная, в соавторстве с Бахновым и Слободским, — как и вся гайдаевская классика…

Как магнитом, людей развернуло к телеэкрану. Кто-то из сидящих в зале «поймал» и озвучил одну реплику. Из-за соседнего столика подали следующую. Постепенно в игру включились другие столики…

И мы озвучили фильм до самого конца!

Текст отскакивал от зубов – мы знали его практически наизусть.

Ах, да вот же оно, долгожданное единство нашего народа! Артикулируя хором и заранее улыбаясь, мы счастливым образом опознаем своих! Пароль: птичку жалко. Отзыв: короче, Склифосовский.

Шутка. Шутка…

Раньше казалось: пустяк. А вот поди дотянись дотуда.

Прощайте, Яков Аронович. И — спасибо Вам.