Публицистика

Памяти Виктора Черномырдина

Виктор Черномырдин не был частью русской природы — он сам был русской природой. Органичный, равный себе, живой, как жизнь… Он мог говорить без подлежащих и сказуемых, но никогда не сказал ни слова без мысли и чувства!

Его афоризмы, разошедшиеся кругами по всей России, были парадоксальны, как его собственный путь — путь советского хозяйственника, ставшего преемником Гайдара. Он, наверное, не все понимал в том, что делал, но чутье и здравый смысл, как могли, замещали ему Принстон... Интуиция опережала анализ — точно так же, как мысль в его фразах опережала грамматику.

Он мог обидеться на программу «Куклы» и, сгоряча сняв трубку, позвонить в прокуратуру, но был отходчив и неспособен на расчетливую низость — и сам же встретился со своим резиновым «братом» и так заразительно хохотал, хлопая двойника по ватному плечу…

Он не читал Руссо, но в дни Будённовска проявил себя не холодным убийцей-«государственником», а человеком, знающим цену человеческой жизни.

Он был человеком оболганной эпохи, и в новой ему нашли шутовское посольское место, и он со всей номенклатурной обреченностью много лет звенел этими бубенцами, радуя братскую Украину фирменными репризами. («Почему в вашем правительстве не было женщин?» — «Не до того было…»)

Но несколько лет назад, в самый разгар пафосной путинской эпохи, выпивая в Киеве со старым товарищем по правительству, сказал ему на третьем стакане: «Знаешь, в наше время, конечно, тоже было много всякой х...­йни, но была и надежда. А сейчас какая-то безнадежная х...йня!»

Он был человеком, а не функцией, и умер как человек — не пережив смерти любимой жены.

И останется в нашей памяти — теплым, веселым, настоящим.

«Меня вызвал президент, сказал: «Что-то у нас стало тихо», — и отправил в отставку». Это интервью Виктор Черномырдин дал в августе 1999 года*, когда он уже год с лишним как был в отставке, а на пост председателя правительства РФ был недавно утвержден Владимир Путин. Сегодня, когда «Степаныча», «ЧВСа», как называли его коллеги и журналисты, не стало, этот текст читается как документ истории. Нашей истории, которую мы прожили вместе с ним.

О семье

Нас в семье было пятеро — трое братьев и две сестры. Мы под Оренбургом жили, в 70 километрах, в Черном Отроге. Семья была чисто казачьей: дед воевал еще в японскую войну в царском полку. Главным в семье был, конечно, отец. Он работал шофером. Человек был очень уважаемый и неговорливый. Авторитет отца был для нас пятерых непререкаем. Он на нас и голоса-то никогда не повышал, а мы все боялись: не дай бог, мать отцу расскажет, что мы набезобразничали, — это было для нас самое страшное наказание! У меня от отца любовь к автомобилям. Я даже не помню, когда начал ездить — вся моя жизнь с детства связана с машиной. Я вообще водить автомобили люблю. Даже уставший сяду за руль и отдыхаю.

О жене

Я когда из армии демобилизовался, сначала дом построил в Орске, потом родителей привез, а уж потом женился. Сейчас модно стало, чтобы жены политиков участвовали в решении важных проблем. Но в моей семье никогда такого не было. У нас закон: супруга в мои дела не вмешивается. Что надо — я сам скажу. Мне в жизни много приходилось снимать, освобождать, повышать... И если при назначении мне подчиненный, которому я предлагал какую-то руководящую должность, говорил, мол, пойду с женой посоветуюсь — всё, он эту должность не получал! Вовсе не потому, что я к женщинам плохо отношусь — очень хорошо отношусь! Но если тобой жена командует, то пусть она и работает, а ты иди посуду на кухню мой. Супруга у меня двадцать с лишним лет трудилась в легкой промышленности, а сейчас не работает (Жена Виктора Степановича Валентина Федоровна умерла в марте 2010 г. - ред.). Когда началась моя бурная жизнь с переездами, она занималась детьми. Сейчас оба сына выросли, у них все в порядке, а я уже дед, у меня внуки.

О «Газпроме»

Я руководителем стал рано. В 1985 году был самым молодым министром в тогдашнем советском правительстве (В возрасте 47 лет Черномырдин возглавил Министерство газовой промышленности СССР - ред.). И мы тогда первыми начали преобразовывать министерство в концерн. Нельзя сделать рыночную компанию в нерыночной экономике. И все же нам удалось в 1989 году создать концерн «Газпром». Тогда уже было понятно, что министерства не выживут, а систему надо спасать. Хотя бы потому, что в цене любого товара сидят затраты на топливо, на газ. Между прочим, мы «Газпром» сложили по лучшим мировым стандартам и технологиям. И до сих пор, где бы что ни произошло, система не нарушается. А в Москве, Ярославле или Саратове даже не знают, какой газ они потребляют — тюменский, оренбургский или из Коми. Вот такая система! И люди, которые ее делали, тоже, видимо, особенные подобрались. У нас, у тех, кто создавал «Газпром», с молодости особые отношения. Это как фронтовое братство. Мы каждый день имели дело с высокими давлениями, с агрессивными средами. И каждый неправильный шаг был смертелен — мы работали без права на ошибку. Я этому в «Газпроме» научился и в правительстве помнил. Там тоже работа без права на ошибку. Они слишком дорого обходятся государству, и за каждой ошибкой — страдания людей.

О своих миллиардах

«Газпром» я создавал, но акционирование без меня проходило, я уже работал в правительстве. Так что никаких капиталов на «Газпроме» я не нажил. Пару лет назад появилась заметка во французской газете «Монд», которую потом перепечатали «Известия», о том, что я самый богатый человек в России и владею пятью миллиардами долларов. Я в это время был с официальным визитом в Чехии. И вот на пресс-конференции тамошний журналист меня спрашивает, мол, правда ли это. Я подозвал его к себе, спросил фамилию, взял чистый лист бумаги и написал доверенность: «Я, Черномырдин Виктор Степанович, обладающий всеми средствами на зарубежных счетах во всем мире, передаю их вам». Конечно, эти пять миллиардов — несусветная глупость. Я человек не бедный, все-таки давно руководителем работаю. Но с сожалением могу сказать, что состояния не нажил. Я просто по жизни не мог этого сделать. Если бы Черномырдин что-то имел и в чем-то был замаран, меня бы давно уже размазали. Многие, кстати, пытались это сделать. Коржаков (Александр Коржаков, в 1991–1996 гг. — начальник службы безопасности президента РФ - ред.) и его ребята аж в Тюмени «копали» — нет ли у меня там тайных счетов. Так вот, могу сказать, что это исключено. Не такой я человек по складу характера, чтобы иметь тайные капиталы.

О премьерстве

Я категорически не приемлю такие частые смены кабинета, как у нас сейчас (В 1998–1999 гг. в России четырежды менялся председатель правительства - ред.). У нас же со сменой премьеров получается настоящая чехарда. Каждый из тех, кто пришел после меня, конечно, личность. Ничего плохого нельзя сказать о Кириенко. Хорошего, правда, тоже, но будем считать, что у него все впереди. Примаков — человек известный, опытный. То же самое Степашин. Очень хотелось бы, чтобы остановились на Путине. Он вдумчивый, серьезный. Но посмотрите: ведь никто из них не имеет хозяйственного опыта. А я всю жизнь занимался хозяйственной работой, принимал конкретные решения.

Я ведь в свое время (В декабре 1992 года - ред.) премьером стал, можно сказать, нечаянно. Утром шел на работу и знать об этом не знал. Тогда был съезд Верховного совета, и Ельцин официально утверждал там премьера. До этого он сам возглавлял правительство, а Егор Гайдар был исполняющим обязанности премьера. Мы, конечно, предварительно считали, что Егора надо отстаивать. Но на съезде стало понятно, что Гайдар не пройдет, и он решил свою кандидатуру снять. В тройке после рейтингового голосования оказались (кроме Гайдара) Скоков (Юрий Скоков — тогда член Верховного совета, в прошлом — первый зампред Совета министров РСФСР - ред.) и я. И тут меня президент пригласил и предложил стать премьером. Я согласился — но только на время. Это «время» растянулось на пять с лишним лет.

О молодых реформаторах

С молодыми ребятами из команды Гайдара у меня отношения были нормальными. Я ведь как тогда вошел в их правительство и стал вице-премьером? Я, будучи главой «Газпрома», как-то шел на заседание правительства — там рассматривался вопрос по топливу, меня останавливает лифтер (он меня еще по союзным временам знал) и говорит: «Вас, Виктор Степанович, президент ищет». Ну и вышел я от президента уже вице-премьером. Я многих из команды Гайдара уважаю и многому у них учился: и у Гайдара, и у Шохина, и у Нечаева. Они многое знали о том, как работают рыночные механизмы, об опыте американском, немецком, японском. Но их недостаток был в том, что мало было все знать теоретически, надо было понять, как этот опыт применять на практике. И вторая их трагедия была: они не имели понятия о том, как живут и чем дышат наши регионы. Моя задача была как председателя правительства — собрать воедино весь опыт, все знания и построить в стране каркас рыночных отношений. И эти ребята тут огромную роль сыграли. Тот же Егор Гайдар, я считаю, очень серьезный экономист. Или Чубайс: он оказался самым из них целенаправленным, с жестким подходом. Когда мы с ним что-то обсуждали, либо он меня переубеждал, либо я его. Но то, что мы с ним решали, он всегда четко проводил в жизнь. Человек высокой дисциплины, никаких проблем с ним не было.

О югославском кризисе (В 1998 году возник кризис в результате желания автономного края Косово, населенного этническими албанцами, отделиться от Югославии - ред.)

Труднее всего было вести пере­­­говоры с Милошевичем (Слободан Милошевич — последний президент распавшейся Югославии: умер в Гаагской тюрьме в 2006 году - ред.). Мне кажется, он в значительной мере виновник всего, что произошло. Именно Милошевич не сумел противостоять распаду «большой» Югославии, перессорился со всеми регионами, не сумел обеспечить мирное сосуществование между сербами и мусульманами, а потом довел дело и до войны. Он человек очень самоуверенный и жесткий. Я ему объяснил, что он ведет себя неправильно, и что его будут судить. И он это усвоил со второго или третьего разговора. Задача для меня была, прямо скажем, непростая: сделать так, чтобы Россию в конфликт не втянули (В апреле 1999 года Черномырдин был назначен специальным представителем президента РФ по урегулированию ситуации вокруг Югославии - ред.). А Милошевич уже готов был нас втягивать: вбросил идею союза с Сербией и Белоруссией! Это же придумать надо! Я ему говорю: где же ты раньше был? Почему до войны не предлагал? А он дальше: «Дайте нам оружие». Вы представляете, что бы там могло получиться? Против него 19 сильнейших государств мира. Они бы там все смели, уничтожили бы весь народ. А он говорит: ничего, мол, пусть нас всех уничтожат, но мы не сдадимся. Вот какую катастрофу нам удалось отвести.

О Ельцине

По-поводу того, почему Борис Николаевич принял решение о моей отставке (23 марта 1998 года), вы меня не пытайте. Для меня абсолютно непринципиально, кто тогда что президенту подсказал и нашептал. Сейчас все говорят, что президента окружает «Семья». Я не знаю, что это такое. У меня были непростые отношения с президентом, но достаточно прямые. И он никогда не позволял себе со мной такого, что позволяет с нынешними премьерами. Мы с ним об этом договорились еще «на берегу». Ну, может быть, мне проще было: мы с президентом ближе по возрасту, по опыту. Потом, мы ведь друг друга еще раньше знали, когда я работал в Западной Сибири. Свердловская область была в моем Главке, и мы часто с ним встречались в бытность его первым секретарем обкома. И у нас с тех пор были деловые отношения. Я знал, что могу с ним спорить, убеждать. Конечно, его и раньше пытались дергать, на что-то спровоцировать. Но тогда он был в силе, был здоров, и его практически невозможно было спровоцировать. И мне он доверял и ценил то, что я делаю. А я, когда сложный вопрос, всегда ему докладывал. Понимал, что президент должен быть в курсе. У нас была отработана система взаимоотношений. А то, что произошло с моей отставкой, ну так, наверное, просто поднадоели друг другу за пять лет. Смотрите, ведь весной 98-го года, у нас все шло, как по накатанной: соглашение с МВФ заключили, транши пошли, впервые с советских времен рост производства в первом квартале составил целых 4%. Только бы и заниматься делом, творческой работой, двигаться вперед. Тут-то меня вызвал президент и сказал: «Что-то у нас стало тихо». И отправил в отставку. Потом ведь он передо мной за это извинился. Было это после событий 17 августа (17 августа 1998 года Россия объявила дефолт, правительство в это время возглавлял Сергей Кириенко - ред.). Он меня вызвал к себе: «Вот, Виктор Степанович, я сегодня отправил в отставку Кириенко. Хочу, чтоб ты снова согласился стать премьером. А я выступлю перед всем народом по телевизору, извинюсь перед тобой и скажу, что твоя отставка — это моя ошибка» (После дефолта Борис Ельцин предложил Государственной думе, которая тогда была еще «местом для дискуссий», кандидатуру Черномырдина на пост премьер-министра. Но парламент его не утвердил. Премьером в итоге стал Евгений Примаков - ред.). Но я был против того, чтобы президент публично извинялся и унижался. И сказал Борису Николаевичу, что мне это не нужно и стране это не нужно. Ну извинились вы передо мной, и достаточно. Теперь важно исправлять ситуацию. Ведь то, что мы пять лет создавали, тогда за пять месяцев было разрушено. Могу сказать, что при мне дефолта не было бы и рубль не упал бы ни при каких обстоятельствах.