Публицистика
Клеветники России
27.01.2007 "Ежедневный журнал"
По левую руку на перекрестке стоял памятник – лысоватый такой, в пальто…
- Ой! – сказал я. – Со спины - вылитый Ленин.
- Ниц в пшероде! – отрезал Вацлав Радзивинович, обозреватель "Газеты Выборча". Ехали мы по Варшаве.
В Варшаве Ленина, действительно, уже «ниц в пшероде». Бывший Дворец культуры имени Сталина торчит, правда, посреди города по-прежнему, но этот имперский подарок из квартиры не вынесешь – такая же точно уродка-высотка торчит и посреди Риги… Пожизненный привет от старшего братца, здания советского МИДа.
"Живи, но помни", как шутили в годы нашей молодости, после выхода распутинской книги…
Поляки живут – и помнят. На площади в старом городе – фотографии погибших в годы военного положения 80-х… Внизу – Висла, у которой войска маршала Пилсудского остановили в двадцатом году армию Тухачевского; у которой, по приказу Сталина, сама остановилась армия Рокоссовского, оставив на растерзание гитлеровцам восставшую Варшаву.
Анджей Вайда снимает фильм про Катынь…
Поляки не сводят с нами счеты, просто это у них – болит. Не может не болеть.
«Счастье – это когда тебя понимают», - писал в сочинении герой старого хорошего фильма. В личной жизни – счастье, в политике – насущная необходимость… Если мы не сможем взглянуть на совместную историю ХХ века глазами поляков, то обречем себя лишь на углубление собственных комплексов. Можно констатировать: увы, пока что взглянуть так мы не смогли. Закаменели в угрюмой имперской обиде на соседей: мол, были наши, стали чужие, еще славяне называется, вот мы им за это соорудим себе праздник в честь того, как накостыляли шляхте в начале семнадцатого века…
Ну сделали... Полегчало?
В самой Польше маятник сейчас улетел в противоположную сторону, заставив вспомнить довлатовское: после коммунистов я больше всего не люблю антикоммунистов…
И то сказать: неважно, что у тебя нарисовано на знамени - важно, готов ли ты терпеть рядом тех, у кого на знамени нарисовано что-то другое? Если глава государства прилюдно оскорбляет оппозиционную журналистку, его политические убеждения и мера христианского прилежания уже не кажутся мне существенной характеристикой.
Но это проблемы избирателей пана Качинского, и они эти проблемы, не сомневаюсь, решат. Сие - дело времени; главное – чтобы маятник качался, и ничья рука не имела возможности зафиксировать его в крайней точке. Остановка исторического времени – дело тоже временное, разумеется, но, как показал советский опыт, в паузу может провалиться несколько поколений…
В новой Польше политический маятник все время в движении: Валенса – Квасьневский – Качинский... При каждом из них работает реальный, а не игрушечный сейм, есть политическая конкуренция и независимые СМИ, одним из которых (вышеупомянутой и достославной «Газетой Выборча») я и был приглашен в Варшаву.
…И вот, после диалога в клубе газеты, я сижу за столом в теплой, сплошь русскоязычной компании, и главный редактор газеты, легендарный Адам Михник, радостно декламирует на языке оригинала пушкинскую «Бородинскую годовщину»:
«Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?»
Насчет Киева – действительно, смешно получилось…
Еще немного выпив, мы с паном Михником начинаем меряться степенью национального идиотизма («Спор славян между собою, домашний, старый спор…»).
«Пан Михник, - прошу я. - Оставьте нам хоть что-нибудь для нашей великодержавной гордости! Все-таки мы великая страна… Признайте, что наши идиоты крупнее ваших!»
Поляки не соглашаются, требуют примера. Да на здоровье!
Рассказ о группе российских депутатов, только что потребовавших перевода святой Руси на юлианский календарь, вызывает искренний восторг, но пан Михник отказывается капитулировать – и встречным образом рассказывает о том, как варшавские депутаты в зале заседаний в рабочее время молились по случаю засухи о дожде. Я, конечно, интересуюсь результатом: помогло ли?
"Еще как, - радостно отвечает Михник, - случилось наводнение!"
Ладно, ничья.
Пьем за дружбу между народами и гибель врагов дела мира - тостующий пан Михник формулирует это на языке не Мицкевича, но Пушкина: «За Бог с нами и за х… с ними!»
Дамы охотно присоединяются.
Ще Польска не сгинела. Вот ей-богу. Сам видел!
|