Книги
СТЕНА
Страдая от жары, Маргулис предъявил офицеру безопасности полиэтиленовый пакет с надписью "Мальборо", прикрыл лысеющее темя картонным кружком - и прошёл к Стене.
У Стены, опустив головы в книжки, стояли евреи в чёрных шляпах.
Собственно, Маргулис и сам был евреем. Но здесь, в Иерусалиме, выяснилось, что евреи, как золото, бывают разной пробы. Те, что стояли в шляпах лицом к Стене, были эталонными евреями. То, что у Маргулиса было национальностью, у них было профессией; не раз попробованные на зуб, они безукоризненно блестели под Божьим солнцем. А в стране, откуда приехал Маргулис, словом "еврей" дразнили друг друга дети.
Дегустируя торжественность встречи, он остановился и прислушался к себе. Ему хотелось получше запомнить свои мысли при первой встрече со Стеной. Первой пришла мысль о стакане компота, потом - о прохладном душе на квартире у тётки, где он остановился постоем. Потом он ясно увидел стоящего где-то далеко внизу дурака с пакетом "Мальборо" в руке и картонным кружком на пропечённой башке, и понял, что это он сам.
Потом наступил провал, потому что Маргулис таки перегрелся. Из ступора его вывел паренёк в кипе и с лицом интернатского завхоза.
- Ручка есть? - потеребив Маргулиса за локоть, спросил паренёк. - А то моя сдохла. - И он помахал в душном мареве пустым стержнем. В другой руке у паренька было зажато адресованное лично Господу заявление страниц на пять.
- Нет, - ответил Маргулис.
- Нет ручки? - не поверил паренёк. Маргулис виновато пожал плечами. - А чё пришёл?
Маргулис не сразу нашёлся, что ответить.
- Так, постоять... - выдавил он наконец.
- Хули стоять! - радостно крикнул паренёк. - Пис?ать надо!
Он ловко уцепил за рукав проходившего мимо дядьку и с криком - "хэв ю э пен?" - исчез с глаз.
Маргулис огляделся. Вокруг, действительно, писали. Писали с таким сосредоточенным азартом, какой на Родине Маргулис видел только у киосков "Спортлото" за день до тиража. Писали все, кроме тех, что стояли в шляпах у Стены: их заявления Господь принимал в устной форме.
Маргулис нашёл клочок бумаги и огляделся. У лотка в нише стоял старенький иудей с располагающим лицом московского интеллигента. Маргулис, чей спёкшийся мозг уже не был способен на многое, попросил ручку жестами. Старичок доброжелательно прикрыл глаза и спросил:
- Вы еврей?
Маргулис кивнул: этот вопрос он понимал даже на иврите.
- Мама - еврейка? - уточнил старичок. Видимо, гоям письменные принадлежности не выдавались. Маргулис опять кивнул и снова помахал в воздухе собранными в горсть пальцами. Старичок что-то крикнул, и перёд Маргулисом вырос седобородый старец гренадёрского росту.
Маргулис посмотрел ему в руки, но ничего пишущего там не обнаружил.
- Еврей? - спросил седобородый.
Маргулис подумал, что бредит.
- Йес, - сказал он, уже не надеясь на жесты.
- Мама - еврейка? - уточнил седобородый.
- Йес! - крикнул Маргулис.
Ничего более не говоря, седобородый схватил Маргулиса за левую руку и сноровисто обмотал её чёрным ремешком. Рука сразу отнялась. Маргулис понял, что попался. Устраивать свару на глазах у Господа было не в его силах. Покончив с рукой, седобородый, бормоча, примотал к голове Маргулиса спадающую картонку. При этом на лбу у несчастного оказалась кожаная шишка - эдакий пробивающийся рог мудрости. Линза часовщика, в которую позабыли вставить стекло.
Через минуту взнузданный Маргулис стоял лицом к Стене и с закрытыми глазами повторял за седобородым слова, смысла которых не понимал. Последний раз подобное случилось с ним году в шестьдесят шестом, когда Маргулиса, не спрося даже про мать, принимали в пионеры.
- Всё? - тупо спросил он, когда с текстом было покончено.
- Ол райт, - ответил седобородый. - Файв долларз.
Маргулис запротестовал.
- О'кей, ту.
С облегчением отдав два доллара, Маргулис быстро размотал упряжь, брезгливо сбросил её в лоток к маленькому иудею и опрометью отбежал прочь. То, что людей с располагающими лицами надо обходить за версту, он знал, но на исторической родине расслабился.
Постояв, он вынул из пакета флягу и прополоскал рот тепловатой водой. Сплёвывать было неловко, и Маргулис с отвращением воду проглотил. "Что-то я хотел... - подумал он, морща натёртый лоб. - Ах да".
Ручку ему дал паломник из Бухары, лицом напоминавший виноград, уже становящийся изюмом.
- Я быстро, - пообещал Маргулис.
- Бери совсем! - засмеялся бухарец и двумя руками начал утрамбовывать своё послание в Стену. Ручка не нужна была ему больше. В самое ближайшее время он ожидал решения всех своих вопросов.
Маргулис присел на корточки, пристроил листок на пакете с ковбоем и написал: "Господи!"
Задумался, открыл скобки и приписал: "Если ты есть".
Рука ныла, лоб зудел. Картонный кружок спадал с непрерывно лысеющего темени. Маргулис вытер пот со лба рукавом и заскрёб бумагу.
У Всевышнего, о существовании которого он думал в последнее время со всё возрастающей тревогой, Маргулис хотел попросить всего нескольких простых вещей, в основном касавшихся невмешательства в его жизнь.
Прожив больше полусотни лет в стране, где нельзя было ручаться даже за физические законы, Маргулис очень не любил изменений. Перестановка мебели в единственной комнате делала его неврастеником. Перспектива ремонта навевала мысли о суициде. Добровольные изменения вида из окон, привычек и гражданства были исключены абсолютно.
Закончив письмо, Маргулис перечёл написанное, сделал из точки запятую и прибавил слово "пожалуйста". Потом перечитал, мысленно перекрестился и, подойдя к Стене, затолкал обрывок бумаги под кусок давно застывшего раствора.
|
