О себе

В гостях у сказки

В ГОСТЯХ У СКАЗКИ

ОЛЬГА УТЕШЕВА

Выступает он много. Часто действует на нервы. И вообще с него смешно. Младший сержант Шендерович, шаг вперед. Песня про тебя такая есть, слышал:

У тебя же папа педагог,

У тебя же мама пианист,

У тебя же все наоборот.

Какой ты на фиг танкист...

Мама у него не пианист(ка), а еще хуже - скрипач(ка). Папа не педагог, а инженер (почти одно и то же). И сам он музыке учился десять лет. На танкиста в самом деле никак не тянул. Поэтому танк ему не доверили, а подпустили только к БМП - боевой машине пехоты (это одна насмешка над танком). Правда, нес он свою срочную службу в почетном месте - в образцовой дивизии под Читой, где сам Леонид Ильич Брежнев когда-то служил. Лично. Но Шендерович не Брежнев, его не следовало туда пускать. Они с армией друг другу не подошли. От неудавшейся совместной жизни, говорит, и сделался сатириком. Армейские подробности рассказывать отказывается. Но воображение мне живо рисует картину: впечатлительный еврейский мальчик, худенький, ростом не вышел, шинель велика. И я настаиваю:

- Мне же для дела. Тебя там обижали, ты дрался? Ну скажи хотя бы, как тебя в армии звали. - Курсант, недое...й, вот как меня звали (смеется). И я, как говорится, там не столько сражался, сколько был сражаем.

Тут должна объясниться: с Шендеровичем мы беседуем запросто и на "ты", поскольку знакомы уже лет пятнадцать или семнадцать. Этим знакомством я горжусь и могу засвидетельствовать: он не меняется. Разве что выступает больше чем прежде и совсем ударился в политику. Впрочем, это я ему прощаю. Пока он там контролирует процесс на ответственной работе, я могу спокойно целыми неделями нюхать розы. Смотрю иногда телевизор с одобрением: вот он, на посту, олицетворяет свободу слова. Хотя, конечно, я не до конца понимаю, зачем ему все это нужно и как человек поэтического склада (а он такой) может жить политикой.

Из прошлого и настоящего

Экзамен*

- "Зачем кружится ветр в овраге, подъемлет лист и пыль несет?"

- Перепад давления.

- Садись, два.

- Витя, а родители как реагируют на твою телевизионную деятельность?(Его родители удивительно милые, деликатные и уютные люди.)

- Отец внимательно следит, потом звонит, оценки дает: смешно - не смешно. Мама переживает и волнуется, считает, что лучше бы я был серьезным писателем, не ввязывался бы в политику.

- А дочь?

- Дочь издевается. Обзывает "великим" и смеется...

Кроме четырнадцатилетней дочери Валентины у Шендеровича есть жена Мила, тоже большая насмешница. Она умница и красавица, журналист по профессии. Ей особенно трудно: во-первых, приходится многократно прослушивать его произведения, а во-вторых, решать все бытовые проблемы, пока муж играет в куклы и придумывает истории. А придумывает он их уже давно. Например, "В деревне Гадюкино дожди" я слышала году, кажется, 85-м.

Он тогда еще не был телезвездой. Закончил Институт культуры, получил специальность "культпросветработник высшей категории", сходил в армию. Потом восемь лет преподавал сценодвижение в ГИТИСе, учил актеров двигаться свободно, фехтовать, танцевать. Писал стихи и прозу - в стол. Это была обычная для тех лет жизнь - бедная, с посиделками на кухне, с бесконечным дружеским трепом в нерабочее время. С поездками на метро из одного микрорайона в другой и стоянием в очередях. Тогда это было не смешно и, казалось, даже почти не грустно. А сейчас, когда я читаю литературные произведения Шендеровича, мне смешно и очень грустно. Смех смехом, но, кажется, он слишком плотно прирос к прежним временам, к плакатам, плацам, комсомолу, генсекам и прочим подробностям тоскливого советского быта. Они для него как родовая травма - на всю жизнь (с впечатлительными поэтами так, знаете ли, бывает). А сам он - вечный серенький свитер, портфельчик. Внутри - идеи, Мандельштам с Бродским и джаз, который он обожает, как настоящий шестидесятник-маргинал (хотя для шестидесятника слишком молод - 42 года). В поп-музыке дальше Гребенщикова и Макаревича не продвинулся и вообще в нашу постмодернистскую действительность плохо вписывается. Не хочет или не может?

- Витя, скажи, а что тебя больше всего радует в нынешней жизни?

- Что радует? Что я ем еду, о существовании которой не подозревал. У меня есть стихотворение, посвященное авокадо. Что увидел мир, разные страны. Прочел книги, о которых и мечтать было нельзя. Что новые цвета и запахи появились, куча оттенков и форм, их раньше просто не было. И, конечно, свобода говорения - для меня вещь биологически необходимая.

- В общем, получается, ты счастливый человек?

Устало и с иронией:

- Счастливый абсолютно, делаю то, что хочу, и мне за это деньги платят.

Стоическое

Прямой эфир Диктор. Внимание! Передаем экстренное сообщение. (Читает про себя.)

Не может быть! (Достает платок, вытирает пот со лба.) С ума сойти. Вот ужас!

Голос за кадром. Читай текст, гадина!

Диктор. Может, не надо им, на ночь-то?

Сейчас Шендеровича знает вся страна, и особенно его обожают бывшие кавеэнщики и пожилые учительницы - видимо, чувствуют родственную душу. И я, как журналист, понимаю опасность: поддаться и вести с ним беседу про серьезное и гражданское - безнадежное дело. Потому что человек, который изрекает важные истины, выглядит безнадежно положительным и скучным. И я перехожу в наступление, пользуясь оружием собеседника. Какие у Шендеровича слабые места? У него развит интеллигентский комплекс вины перед народом. Он, например, неосторожно заявил:

- Мне неинтересно и стыдно быть персонажем глянцевых журналов, я по происхождению разночинец и от слова "элита" меня воротит.

А я невинно спросила:

- A на чем ты приехал сюда? (Мы беседовали в ресторане.) - На "вольво". Но это служебная машина, руководство решило, что она должна меня возить (с оправдывающимися нотками)...

- А на горных лыжах в Австрию кто собрался?

Это его добило, и он сразу перешел к самокритике:

- Ты права, конечно. Это мой внутренний конфликт. До сих пор не могу привыкнуть, живу в гостях у сказки.

- Стесняешься, значит, переживаешь за народ?

- Да, это неистребимо, как, помнишь, у разбогатевшего Шуры Балаганова с его трамвайным воровством. У меня по-прежнему есть чувство, что сантехнику я должен больше чем деньги, что он соль земли: он засор пробьет, а я просто знаки расставляю на бумаге...

Если бы только на бумаге. Он их вслух расставляет. Интересуюсь:

- Ты что, очень смелый?

- Нет, я просто легкомысленный и азартный.

Он действительно азартный. Он страстный футбольный болельщик, болеет за "Спартак". Посещает иногда казино, играет в блэкджек, правда, с небольшими ставками. Но однажды в Сан-Ремо играл в рулетку и выиграл тысячу долларов. Но одно дело казино, другое - гражданская позиция вслух. Немодно это у нас.

- Объясни все-таки, ты сейчас тратишь чуть ли не все свое время на передачу "Итого", ты всерьез намерен исправить российские нравы и защитить демократию в компании с известным мозговедом и поэтом-правдорубом? Или тебя просто раздражают политики?

- Политики ни в чем не виноваты, они абсолютное наше отражение. Бернард Шоу сказал: демократия - гарантия того, что вами не будут управлять лучше, чем вы того заслуживаете. Мне важно донести до аудитории простую мысль: демократия не вольница, а взаимная ответственность власти и общества, связанная с самоосознанием.

- Знаешь, я, конечно, тоже хочу демократию и чтобы все у нас было хорошо. Но я понимаю, что мне задача не по плечу. Поэтому я просто радуюсь тому, что есть. Избегаю думать о плохом. И многие поступают, это нормально - ты так не считаешь?

Все-таки вредно много читать с детства. Он отвечает опять цитатой, на этот раз из римских стоиков: - "Делай что должен, и пусть будет что будет". Это я некоторое время назад для себя решил. Сейчас у меня период отчаяния, я понимаю, что мой комариный писк мало значит в шуме тайги. Но сумма усилий изменяет мир, мы это не раз уже видели... Зря его не взяли в танкисты.

Слова и слава

Чтобы укрыться от дождя, нужно взлететь над облаками.

Последнюю толстую книгу Виктора Шендеровича я купила в переходе на Пушкинской за 119 рублей. Это была самая дорогая книга в киоске, по цене к ней приближался только Булгаков, который стоил, кажется, 114 рублей. Вот она, слава.

Думаю, если бы не телевизионная раскрутка, Шендерович вряд ли бы пользовался таким спросом как писатель. Но он считает себя именно писателем. Носится с текстами, коллекционирует метафоры, смакует их как гурман деликатесы. И свободно работает во всех мыслимых формах: стихи, повести, иронические эссе, пьески и рассказики. Это он сам их так называет в уменьшительной форме - открещиваясь от "глобалки". Его писания в основном социально-сатирические, злободневные, но иногда вдруг такая напряженная высокая лирика пробивается, что начинаешь волноваться за него: ну отдохнул бы от суровых будней. Сочинил бы длинный роман - литературного мастерства ведь не отнять. Но нет, он выступает.

- Конечно, я отдаю себе отчет в том, что делаю, я рефлексирующий человек. Заманчиво попробовать создать что-то вечное. Но я инертный. Выбор, принятие решений для меня проклятие. И добровольно с телевидения не уйду, хотя знаю: настоящий кайф, это когда пишешь на бумаге.

- Ну хорошо, давай о бумаге. Тебе отдел сатиры и юмора не тесноват? Мне кажется, ты слишком глубоко переживаешь. Юмористу это не положено - анекдоты нужно рассказывать с каменным лицом. Ты говорил, что сатира для тебя вроде самозащиты после армии...

- Да, это было очень суровое столкновение с действительностью, я не был к нему готов. Внутри абсолютный романтик, по книжкам, правда, уже иронический, я слабо представлял себе страну и жил в довольно гармоничном мире. Представляешь этот круг общения - друзья родителей, физики, артисты, журналисты. Табаковская студия (Шендерович поступил в студию в девятом классе. - Прим. авт.), потом "Табакерка" - огромный кусок жизни. Табаков кормил нас Окуджавой, Кимом. У меня было ощущение, что почти весь мир так устроен. Ну а в армии мне быстро все объяснили.

- И ты до сих пор воюешь?

- Так вышло - тогда, в 22 года я резко набрал опыта и, видимо, сделался тем, кто я есть. У меня был мощный мессианский посыл, "энергия заблуждения" (как у Толстого) - когда, кажется, ты сейчас напишешь и изменишь мир. Без этой энергии ничего делать нельзя в литературе...

Тут он, конечно, опять выглядит маргинальным, смешной человек. Многие сейчас прекрасно себя чувствуют в литературе без всяких мессианских посылов. Другое дело литература - как она себя чувствует.

У Шендеровича есть крошечный рассказик про советского масона Циперовича, инженера, который после работы решает кроссворды в "Вечерке" и потом засыпает, как маленькое слово по горизонтали. Ничего более пронзительного на еврейскую тему в малых формах я никогда не читала. Может, и хорошо, что Витя не пишет романов.

О национальном. Идиш и иврит он не знает. Иудейства (как и прочих религий) не исповедует. Родители его (масоны) - бывшие коммунисты. И сам он бывший пионер-интернационалист. С еврейским вопросом до сих пор не может разобраться. Витя, конечно, понимает, что не национальность имеет значение, а культура. Ему палестинских беженцев жалко, но он чувствует себя евреем в Яд-Вашеме (это жуткий в своей достоверности мемориальный комплекс в Иерусалиме, посвященный евреям - жертвам фашистского геноцида). Уезжать Шендерович никуда не собирается.

Впрочем, зачем ему уезжать? Этот человек имеет право считать себя русским литератором. Его и здесь, если надо, приютят добрые люди. Вот, например, одна немолодая женщина "из народа" приглашала его под Пензу. Она ему подробно описала, что у нее там грибной лес, речка, огород, куры, буренка. И закончила так: "Милый Виктор! Если что, приезжайте ко мне, здесь Вас никто не найдет".

На сцене

Бессонница Человек (ворочаясь в постели). Интересно все-таки, есть Бог или его нет?

Или все-таки есть? Или все-таки нету? Или есть?

Голос сверху. Нету меня, нету! Спи!

Однажды Шендерович приобрел "Запорожец" и на нем повез дочку в первый класс. "Запорожец" по дороге заглох и так и не завелся. С тех пор Витя не садится за руль - без толку стоять на месте для него невыносимо, а в Москве пробки. Его иногда подвозит жена Мила, и, пока авто греется, он ее несколько раз успевает спросить: ну когда поедем? Он вообще неугомонный и подвижный. Его самого очень легко завести, рассмешить. Хохочет громко. Анекдоты рассказывает в любой ситуации. Эти особенности характера дают себя знать - Шендерович ездит с концертами по стране, читает со сцены, крутит сюжеты из "Кукол", отвечает на вопросы. Иногда его еще просят сплясать. Он не пляшет для публики, но все равно он похож на маленький театрик.

- Ну зачем тебе еще концерты, неужели голубого экрана мало?

- У экрана нет обратной связи. А на концертах - общение, положительные эмоции, адреналин. Ему необыкновенно повезло, когда его пригласили писать сценарии для "Кукол". Тут уж он разошелся. И "Гамлета" переписал, и "Фауста", и "Му-му", и "Крошку Цахес"... Прославился вообще на весь мир - ему даже из Америки письмо прислали, из штата Аризона: "Дорогой Виктор, спасибо Вам за то, что Вы даете возможность улыбнуться среди нашей печальной действительности".

Ну если уж им там в Аризоне без кукольного театра печально, то нам и подавно, у нас "Кукол" любят. А после того как их хотели закрыть, полюбили еще больше. Команда у программы сильная, Шендерович, конечно, там не единственный, но после того, как во времена кукольного уголовного дела 1995 года, на пресс-конференции он был представлен как автор сценариев, его запомнили в коридорах власти. Доигрался. Ельцин, правда, никогда к нему не обращался, а вот Коржаков почтил вниманием и предлагал ему покровительство в обмен на хорошее поведение. А Брынцалов, рассказывает Витя, предлагал больше - миллион долларов за то, чтобы появилась его кукла. Понять г-на Брынцалова нетрудно.

- Мне кажется, вы в ваших "Куклах" сделали политиков человечными и близкими народу, почти родными. Такого никогда не было. Вот я смотрю на них и иногда ловлю себя на том, что начинаю кого-то жалеть, чуть ли не любить. А ты их любишь?

- Очень люблю, это же клоуны - как к ним можно плохо относиться? И я жутко кайфовал вначале, когда писал сценарии. И до сих пор кайфую, когда получается. Это живая вещь, это театрик!

Еще раньше, когда в помине не было никаких кукол, Шендерович писал маленькие пьески. Потом он собрал их и завел собственный театр "Черные ходики" - он там единственный драматург и художественный руководитель. Пьески абсурдистские. Часто смешные. Не злые, но беспокойные. И насквозь мятежные, как интеллигентские разговоры на кухнях. Как душа Шендеровича. Он безнадежен.

- Витя, а кем ты в детстве хотел стать?

- Футболистом. И еще клоуном - это желание в каком-то смысле реализовалось.

- Тогда развесели напоследок. Расскажи анекдот.

Задумывается, даже как-то теряется:

- У меня нет эксклюзивных анекдотов, они все известные...

Но все-таки рассказывает - кто бы сомневался.

Анекдот

Едет Илья Муромец. На развилке видит камень, на камне написано: прямо поедешь - коня потеряешь, налево поедешь - жизнь потеряешь, а направо поедешь - охренеешь. Он, конечно, направо. Скачет три дня. Устал, измучился, жара страшная. Вдруг впереди озеро, синее и чистое. А на берегу Змей Горыныч. Илья Муромец выхватил меч-кладенец, размахнулся, одну голову - хрясть, другую - хрясть...

- Ты что, охренел?! - спрашивает последняя голова Змея Горыныча.

- Я пить хочу!

- Ну и пил бы, кто тебе не дает.